Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

Ах, какой лицедей пропал в Ла Тремуе! Родись он в нищете, он бы и тогда сумел стать заметной личностью, выступая на подмостках какого-нибудь балагана. Только жаль, что никто не видел метаморфоз, происходящих с ним в те дни!

При дворе это был тихий, но очень заботливый придворный, всегда готовый оказать услугу, всего лишь, в обмен на дружбу. Он с застенчивым негодованием выслушивал предположения, куда мог сбежать проворовавшийся де Жиак и соглашался с каждым; всегда был рядом в тот момент, когда Шарлю требовалось отдохнуть, отвлечься и поиграть в карты или в шахматы; и всегда готов был дать очень удобный, не обременяющий ничем совет, от которого и толку-то особого, может, не было, но в котором читалась забота и самое искреннее участие!

Однако, за пределами дворца, в небольшом замке, куда они вместе с Ришемоном упрятали похищенного де Жиака, Ла Тремуй становился совсем иным. Теперь это был жёсткий и властный царедворец, требующий признания и покаяния! Присутствие мессира Артюра придавало вдохновения, и, ей Богу, ни родня Жана Бургундского, ни его ближайшие соратники, не могли тягаться с господином Ла Тремуем ни в гневе, ни в желании воздать по заслугам!

Бедный, бедный де Жиак! Он так тогда испугался, что от прежнего раздутого достоинства не осталось и следа!

Впрочем, слёз и хныканья тоже не было. Бывший министр только понуро сидел в пропахшем крысами подвале, где, кажется, прекрасно всё осмыслил. Поэтому безропотно подписал подсунутое Ла Тремуем и помеченное задним числом прошение об отправке своей неверной супруги в монастырь, и не слишком возражал против обвинений в убийстве герцога Бургундского. Правда, разорванная одежда и синяки на теле де Жиака подсказывали, что тюремщик, приставленный к нему Ришемоном, был не слишком деликатен, и, возможно, именно он стал самым веским убедительным доводом для такого послушания. Но, Господи, это уже такие мелочи! Главное – то, чего добивался – Ла Тремуй получил, и теперь, с лёгким сердцем, мог предоставить мессиру Артюру сдержать слово, данное супруге. Что тот и сделал, сбросив де Жиака с камнем на шее с того самого моста близ Монтеро, где завершил свои дни герцог Бургундский.

Вот теперь, совсем другой – величественный, как рыцарь из баллады – предстал Ла Тремуй перед мадам Катрин.

С одной стороны, спаситель, но с другой – настоящий покупатель, присматривающийся, к ней, словно к товару. Красота вожделенной женщины уже не ослепляла, как прежде, но, слава Богу, и не разочаровала. Поэтому Ла Тремуй решил обойтись без лишних слов.

– Желаете ли вы жить со мной при дворе, мадам, или вашей благодарности на целую жизнь не хватит? – спросил он, протягивая Катрин состряпанное им же «прошение» де Жиака об её изгнании. – Я, конечно, рад был оказать вам эту услугу и избавить от неизбежной беды, – кивок на прошение, – но теперь уже думаю, а услуга ли это была? Боюсь, сейчас, без поддержки влиятельного любовника и без той защиты, которую давал вам сам факт замужества, в мире, занятом одной только войной, выжить, даже со всем вашим богатством, будет нелегко… Моя жена скончалась, как вам известно. Я свободен… Желая быть последовательным, готов предложить руку и сердце, и даже положение при дворе… Так что, слово за вами, мадам. Вам достаточно всего лишь кивнуть…

И Катрин, не отрывая глаз от бумаги, только тихо и зло рассмеялась.

– Разумеется, да, мессир. При вашей ловкости, у меня просто нет другого выбора.

Следствие по делу де Жиака всё же провели. Сначала по поводу хищений, которые оказались не такими уж и вопиющими. А затем и по поводу его убийства. Однако, сомнения, неизбежно возникшие в первом случае, наложили отпечаток на расследование второго. Шарль не так сильно негодовал по поводу смерти своего министра, как следовало ожидать. Но отношение к господину де Ришемону заметно переменил. Грубость и высокомерие мессира Артюра на расследовании убийства мало кому понравилось, а более всего разозлило открытое напоминание об убийстве при Монтеро, которое дофин не желал вспоминать ни под каким видом. А Ришемон, упрямо, именно им объяснял свою расправу.

– Я получил доказательства тому, что де Жиак был главным подстрекателем и первым нанёс удар герцогу Бургундскому, – твердил он, не называя, однако, имени того, кто эти доказательства предоставил. – Разве его величество не может подтвердить мои слова? Уж кому и знать, как не ему…

И тут слово взял Ла Тремуй, присутствующий на заседаниях. Честно, с откровенностью почти наивной, он признался, что во всём помогал его светлости Ришемону, надеясь очистить имя своего короля от обвинений в убийстве, которое целиком должно лечь на голову ревнивого де Жиака. Но никак не ожидал, что герцог пойдёт на такие крайние меры!

– Я бы конечно.., если бы знал, или, хотя бы, догадался о том, что произойдёт… Я бы попытался остановить и предотвратить… Но предвидеть будущее не в моей власти, господа, а герцог ничем не выдавал своих намерений…

И тут же, глядя прямо в глаза изумлённому Ришемону, Ла Тремуй решительно отмежевался от недавнего союзника и обвинил его в излишней жестокости!

– Ах ты, лицемерный ублюдок! – прошипел мессир Артюр.

Но тут на него накинулись с обвинениями все, кому не лень. Герцога при дворе не очень любили за излишнюю прямоту и высокомерие, поэтому припомнили каждый промах и даже последнее поражение под Сен-Жак-де-Бевроне в марте двадцать шестого, из-за которого герцог и сам страшно переживал.

Разумеется, наказанием стало отлучение от двора. Разумеется, Ришемон хлопнул дверью и уехал. И разумеется, нажаловался брату, который, в очередной раз, мучился сомнениями – с теми ли заключил союз? Судя по всему, уехавший в Лондон герцог Бэдфордский уладил все дела и разногласия. И даже получил от Парламента деньги на дальнейшее ведение войны! Так что теперь вернётся злой, да ещё со свежими силами, а у дофина дела пока идут не очень хорошо… И тут такой скандал!

Герцог Бретонский мгновенно разорвал все отношения с Францией, чем привёл в замешательство мадам Иоланду, и без того еле успевавшую решать насущные вопросы, которые копились и копились. И пришлось ей снова писать, ездить, уговаривать и даже угрожать, добиваясь, чтобы герцог, хотя бы не оказывал никакой военной помощи англичанам!

Но это были уже проблемы мадам Иоланды, а они Ла Тремуя нисколько не волновали. Он сам, что хотел, то и получил. И, когда, смущённо и, право слово, робко, как юнец, сообщил королю, что, во искупление вины перед вдовой де Жиака, готов жениться на ней и просит дозволения на это у его величества, Шарль громко расхохотался, а потом, дружески, хлопнул Ла Тремуя по плечу.

– Как вы, однако, ловки, мессир! Что ж, извольте, женитесь. Да привезите жену ко двору – говорят, она не только богата, но и редкая красавица.

– Обязательно, ваше величество…

– И будьте готовы заменить де Жиака во всём, не только в удовольствиях. Я оценил то, как вы умеете быть полезны, когда это нужно, и отныне вы мой министр, Ла Тремуй. Поздравляю. Надеюсь, будете честнее вашего предшественника…

– О да, ваше величество! Разумеется, буду…

Орлеан

(февраль 1429 года)

Солнечный пейзаж, открывавшийся из башни, мог бы порадовать в мирное время. Но сейчас он выглядел, скорее, угрожающе, чем просто безрадостно. Белые, сверкающие ковры выпавшего снега выталкивали на всеобщее обозрение любого путника, всадника или телегу. И, если раньше, окольными путями, в обход дороги на Питивье, в город ещё проникали небольшие обозы с продовольствием, то теперь о них следовало забыть.

Жан Бастард тяжело вздохнул. Ещё в январе ему обещали подкрепление, а уже февраль, и уже десятое… И никого! Почти никого, если не считать Ла Ира с отрядом в сто восемьдесят солдат! Чёрт бы побрал этого «Сам Не Знаю Кто», то ли короля, то ли ещё дофина, со всеми его министрами! Осторожничают, рассчитывают… А ведь Ла Ир ещё в ноябре представил им доклад о тяжёлом положении города. Обещали, что решат вопрос в кратчайшие сроки, но затянули так, что Ла Ир плюнул и вернулся с теми, кого набрал в своем Вандоме!

Но этого так мало!

Шарль, хотя бы раз, взял и поучаствовал в сражении! Может, узнал бы тогда, каково даются победы, а пуще того, поражения, и не укорял бы без конца, в недостаточной ему преданности! Но, нет. Анжуйская «матушка» бережёт зятя, как зеницу ока, заверяя, что всё будет хорошо. А чего тут хорошего?

В октябре, уверенные в успехе англичане стояли почти под стенами города, и можно было обстреливать их из пушек, нанося, хоть какой-то урон. Но один случайный выстрел смертельно ранил графа Солсбери, и на смену ему Бэдфорд прислал Саффолка, который, первым делом, отвёл войска подальше, оставив только небольшой гарнизон в Ле-Турели. А в декабре сменился и он, потому что с подкреплением подоспел этот зверь Толбот. Он снова подвёл войска под стены, наскоро подстроил несколько новых бастид, которые соединил траншеями, а сам обосновался в западной бастиде Сен-Лоран, откуда удобнее всего было руководить и своими, и бургундскими отрядами. И северо-западное направление оказалось перекрытым наглухо!